Сейчас у наших детей очень много игрушек. Столько, что можно подумать, что престарелый дед Мороз стал забываться и приносить мешки с подарками не только на первое января, но и просто по всем первым числам мая, ноября, августа и так далее. Кстати, в августе он, когда засунет мешок с подарками в трубу, широко распахивает своё тёплое красное пальто, садится на ещё не отошедшую от лучей солнца черепицу крыши и, глядя в звёздное ночное небо, начинает что-то подозревать. Но потом тихо вздыхает и, покряхтывая, забирается в свои сани. Нужно работать дальше.
Так вот, наши дети избалованы игрушками. Это вам скажет любая бабушка вашего двора. Ещё такая бабушка может рассказать о том, как у неё была кукла из двух платков - из одного платка делали ребеночка, вторым оборачивали вокруг, так и играли. Это все очень трогательно, но сам бы я так не хотел. Пусть лучше наши дети будут избалованы. К слову, в детстве мне и не приходилось выстругивать из ветки артиллерийскую пушку, к примеру. Артиллерийская пушка у меня была из настоящей советской пластмассы и покрыта настоящей советской красной краской. Игрушек было не то, чтобы много, их не было в недостатке.
А однажды - я этого не забуду уже никогда - мой папа вернулся из Сибири. И привез мне оттуда восемь или десять пакетиков с солдатиками. Разными. У моего детства нет воспоминания ярче, и папа, мой тридцатилетний, здоровенный, только что вернувшийся из Сибири, папа, явно тоже думал, глядя на тогдашнего меня: «Сам бы играл». Потом вздрагивал, крестил эту мысль, отгоняя, и шел на кухню пить водку со встречающими его гостями.
Потом, через лет 10 или 15 я узнал, что солдатиков этих папа привез не из какой не из Сибири, а купил уже тут, в Минске, в каком-то дорогущем магазине. Что-то кольнуло у меня в груди, но быстро отпустило. Какая, в сущности, разница.
Все мальчики, даже самые маленькие, когда-то неизбежно становятся мужчинами. Сначала они учатся стоять прямо, потом несмело ходить, совсем потом у них меняется голос, ну а вообще потом у них отрастает борода и усы и меняется взгляд на мир. Не меняется в этих мальчиках только одно - мальчики любят играть. Мальчики за двадцать ещё могут позволить себе запускать в небо вертолёты с дистанционным управлением, мальчики за двадцать пять играют в салки с автоматами, заряженными разноцветной кровью, тридцатилетние строят каравеллы и линкоры при помощи ножниц и клея-карандаша.
Фото с сайта www.corbisimages.com
Уже в тридцать пять и сорок играть самим как-то вроде бы стыдно и поэтому мальчики ходят на стадион для футбола и ложатся на диван для бильярда. Но отбить, задушить в мальчиках эту тягу к игре - почти невозможно. Поэтому мальчики порой думают, с завистью глядя на своих детей: «Елы-палы. Сам бы играл». Потом пугливо вздрагивают и отгоняют эту мысль от себя, крестя - чур меня, чур, какие к чертям, солдатики, мне двадцать восемь лет!
Если лично меня уменьшить до возраста в три или пять лет, завести в сегодняшний магазин игрушек и спросить: «Мальчик, во что бы ты хотел поиграть сейчас?» Я бы, скрывая то, что умею решать дифференциальные уравнения, стал бы ходить вдоль полок этого сказочного магазина и выбирать. Положите мне вот эту коробку с солдатиками и вот эту. И ещё ту.
А теперь артиллерия. О, и пиратов.
Потом бы я, немного краснея от того же самого знания, как решаются дифференциальные уравнения, пошел бы в песочницу, назначил её планетой Арагорн, разделил бы свои армии на три части и стал бы озвучивать каждого персонажа. Они бы у меня переходили через скалы и прокладывали под землей тоннели. Они бы, особенно пираты, строили коварные, тёмные, ночные планы нападения. Они бы объединяли армии и заключали временные перемирия.
Фото с сайта eot-nsk.livejournal.com
Но так как меня никто не умеет уменьшить до трёх-пяти лет, то я открою книгу о приключениях в космосе и стану читать эту книгу своему сыну. Потом, когда закончится эта, я возьму другую, про подводный мир, потом третью, про мир снов - и так далее. С надеждой на то, что он однажды сам, при помощи своего уже воображения, разделит квартиру на сказочные страны, заселит жителями и станет придумывать, чем живет этот его мир.
Я тогда буду смотреть на это, потом вздрогну и, крестя, стану говорить «Чур! Чур!» и отгонять мысль. Хотя чего её отгонять. Сам бы играл.
А у сестры муж ползарплаты тратит на самолеты 
