Папа пятерых сыновей и маленькой дочки написал книгу о своей жизни.

 

«Все началось с обычной тоненькой тетрадки, –  рассказывает автор книги, известный белорусский художник-иллюстратор Борис Проказов. – Когда родился наш первенец, Иван, он так много-много и смешно говорил, что я старался все за ним записывать». Потом своя «именная» тетрадка появилась у Георгия, затем – у Тимофея…  А когда тетрадок (как, впрочем, и детей) стало шесть, было решено объединить их в одну цельную книгу.

Первая часть «Записок многодетного» вышла три года назад и быстро раскупилась. «Отношение к книге было неоднозначным, – признается Борис. – Женщинам она нравилась, мужчинам – нет. Для них мои детские записки – это сопли, слюни, недостойные настоящего мужика».

Сейчас готовится к печати вторая часть «Записок». С разрешения автора мы прочитали будущую книгу и отобрали для вас самые смешные и добрые моменты.
 

 

Подошел к колбасному отделу и попросил сосисок.

– Может, у вас уже кто-то родился? – взяв деньги, вдруг спросила продавец.

– Ну, вы даете! – удивился я.

– А что? – тут же продолжил Шерлок Холмс в юбке. – Вас с детьми каждый день вижу. И не первый месяц. А жену с ними – нет. Значит, ждет! У вас двое?

– Пять, – бесцветно тявкнул я.

– Молодцы! И такие молодые еще…

Еле сдержался тогда перед бураном новых ответов-комментариев по поводу моей сорокалетней молодости. Пришел на память и вовсе курьезный случай еще об одной Холмсе.

Моя супруга действительно была в ожидании. Я, как закончил институт, так всю жизнь и проработал дома, детские книжки оформляя. Ну а тут, какая работа, когда жена на сносях, а младшеньким погодкам всего два и три. Плюс два школьника и сын-студент.

Словом, сижу дома, детьми обвешавшись, а тут заходит к супруге медсестра, у которой «тоже трое детей». Пошушукалась в соседней комнате с женой, а уходя, вдруг увидела меня в майке и с младенцем на руках.

– Это ваш старший? – спросила она.

*****

– Ну и имена у ваших детей, – качнула шикарной копной волос красавица в загсе. – Иван, Георгий, Тимофей, Глеб и Макар! Может, еще раз блеснете?

После таких имен «блеснуть» можно было лишь бразильской экзотикой. Скажем, родить дочку и записать какой-нибудь Луизой Фердинандой или Лючией Грасией. Но спустя два года передо мной в загсе оказалась немолодая пара, которая назвала свою дочурку… Асминой Евгенией.

– Двойное имя дочери даете? – бесстрастно спросила работница загса.

– Да, да! – подскочили на месте родители.

Не желая попугайничать с двойным именем, я записал дочку просто Марией.
 

 

Наш первенец Ваня не плакал, а орал и, часто просыпаясь ночью, плохо спал. Несмотря на молодость, мы страшно уставали. Много времени спустя, когда мы ожидали рождения второго сыночка, я втайне надеялся, что он будет другим…

Рев Георгия был подобен иерихонской трубе, и спал он хорошо только днем, но никак не ночью!

Ожидая следующего, я наивно думал, что не может же третий снаряд попасть в одну и ту же воронку. Еще как может! Тимофей спал плохо, а по силе крика мог потягаться с ревом камазовского сигнала, так сильно напугавшего меня в детстве.

– Наталья Васильевна, – спросил я как-то у докторши, – почему наши дети не плачут, а орут? Не ходят, а бегают? Не стоят, а прыгают на месте? Не едят, а…

– Радуйтесь! – не дала договорить она. – У ваших детей здоровый жизненный тонус.

Четвертый сынок родился с таким жизненным тонусом, что от его крика начинали дрожать мои внутренности. На полном серьезе я стал думать, что, может, это и есть начало старости? А бессонные ночи? В тридцать семь лет я уже не вскакивал с постели двадцатилетним бодрячком, а поднимался безжизненной сомнамбулой.

…через полгода после рождения Глеба, мы узнали, что Господь опять посетит нас. Я уже ничего не загадывал насчет сна и крика, и вообще уже ничего не хотел. Лишь изредка легким недоумением всплывало: «Неужели можно перекричать Глеба?»

Оказалось, можно.

Макар кричал так, что обрывалось все внутри. Рев был такой силы, что мне приходилось держать младенца на вытянутых руках и отвернув лицо…

Родилась девочка. И как будто не родилась: днем ее не слышно (не плачет), а ночью спит (не просыпается). «Дышит ли?» – в испуге не раз припадали родители. Дышит, дышит, и с тонусом все в порядке. Живой, увлеченный ребенок. С характером, здоровьем и любимым словом «А!», что означает – нет!

 

Был в магазине. По обыкновению купил младшим по кексу, а про себя по привычке забыл. По дороге домой, глядя на жующих детей, вдруг вспомнил и резко повернул обратно. Вышел из магазина со слоеным ушком. Не успел два раза укусить, как малые стали просить это ушко себе.

Причем если Макар только начал свой кекс, то Глеб уже торопливо запихивал в рот последние куски. Пришлось каждому дать по пол-ушка, а начатый Макаром кекс положить в мешок.

Посидел, посидел, посмотрел на жующих и откусил немного кекса.

Наконец Глеб доел мое ушко и сразу сник:

– Что-то живот заболел.

Не хотел я говорить, но не сдержался:

– Это потому что ты папино съел! – Замолчал, но меня распирало и дальше: – Я же не забираю у тебя, что ты ешь.

Макар тем временем вернулся к кексу. Глеб же, обдумав мои слова, заявил:

– Я так ем, потому что это полезно! Понимаешь? По-лез-но!

Смутился я. Дожил до сорока лет, а так толком и не знаю, как поступать с детьми. Расстроенный, качу в коляске обоих и думу думаю. Вдруг вижу, Макар отламывает кусок кекса и протягивает мне:

– На, ешь!

 

Случаются и внештатные ситуации.

Ввалились зимой в прихожую после причастия, и я стал быстро помогать детям снимать намокшую одежду. Когда раздетый Глеб юркнул в квартиру, рассеянный Макар только теперь заметил, что уже почти что раздет…

Внезапный рев чуть было не порвал мои барабанные перепонки, когда я присел снять ему сапоги.

– Скажи нормально, – обратился я к орущему Макару. – Что случилось?

– Я-я-я-а-а-а… Па-а-а-па… – захлебывался он, и слезы сыпались градом.

Я выпрямился и позвал Глеба.

– Спроси, что он хочет? – сказал я ему.

– Макарик, что ты хочешь?

– Я-я-а… Па-а-па… – заметно сбавив обороты, продолжал плакать он.

– Чтобы ты его раздел, – сказал Глеб и, никак не тронутый слезами брата, юркнул обратно.

– Чтобы я раздел?

– Да-а-а!!! – резко приходя в себя, выпалил Макар.

Но только я снова нагнулся к сапогам, как он вновь взорвался криком:

– И… куйтку, и… шапку!

– Так я ж их уже снял, – безыскусно попытался возразить я, совсем не понимая, что он хочет.

– И… куйтку, и… шапку!!!!!! – задохнулся в новой истерике Макар.

… и я принялся быстро одевать его обратно. Одел. Потом подчеркнуто медленно, стал раздевать, следя за положительным тоном общения. Чего ребенка-то рвать? Ну, одел обратно, потом снова раздел – всего-то делов!

Рев стих так же внезапно, как и начался. Спокойно одето-раздетый Макарик, как ни в чем не бывало, пошлепал по квартире.

 

Тимофей, младший из моих средних сыновей, иногда по рассеянности забывает записывать в дневник домашнее задание по какому-нибудь предмету. Вот и сейчас обзвонил он своих дружков (те тоже забыли) и… спокойно пошел гулять. Нет задания, нет проблем! Я же взял телефон и тайком позвонил его однокласснице, которая всегда все записывает…

– Я узнал, что задали, – не задумываясь, сказал я Тимофею. – Пойдем делать уроки.

– Ты, что, девочкам позвонил? – грозно спросил он.

Только теперь я вспомнил, как мои звонки к одноклассницам вышибают его из нормального состояния! Целый час Тима был в каком-то ступоре. Я перепробовал все, что мог. Ноль! И когда я внутренне смирился, он вдруг неожиданно заявил:

– Как ты сделаешь уроки, так и я!

Не успел я как следует задуматься над сказанным, а ноги уже понесли меня к учебникам. Всего через пять минут я с интересом вернулся к Тимофею, держа в руках листок с выполненным упражнением по русскому. Сын встал и направился к учебному столу. Внимательно изучив написанное мною, он отшвырнул листок и взялся за тетрадь. Видя, что сработало, я уселся за английский…

Не знаю, правильно ли я поступил, но человек утром спокойно поднялся и пошел в школу.

Больше таких фокусов не было.

*****

Подарили Глебу красивые шорты. Ходил в них весь день до самого сна. Еле уговорили снять на ночь. Уснул. Проснулся в 4.20 утра и стал их гладить рукой.

– Чего не спишь?

– Солнышко уже встало…

– Но все еще спят!

– И садик?

– И садик.

Слышу, как затопали ножки к окну.

– Точно, никого нет…

– Вот и ты ложись спать.

– А можно мне в шортах лечь?

– Помнутся, и будет некрасиво!

– Хорошо…

Я засыпаю…

– … можно я возьму ножницы? – вдруг слышу сквозь сон.

– М-можно…

Сквозь дрему до меня стало доноситься какое-то мерное пощелкивание чего-то металлического…

В семь утра я проснулся и увидел обстриженного детского коня…

– Ты зачем это сделал? – спросил я Глеба.

– Чтобы было красиво!

 

Вообще-то мы уже получали как-то от государства адресную помощь, когда у нас было четверо детей. Правда, потом мы переехали из Московского района столицы во Фрунзенский. Затем еще детки народились, так что стало нам не до переоформления. Вот только недавно пришли в себя, подсобрали бумаг, и я заявился в исполком.

– Ненормальный, – эдак по-доброму, по-товарищески закачал головой инспектор, перебирая шесть свидетельств рождения детей. – Ах, вот и справочка об этом. Верующий, значит. В православном братстве работаешь. Есть у нас такие?

– Есть, – сказал я и подумал про инспектора, что хорошо, что хоть сказал «у нас», а не «у вас».

– Значит, у католиков ордена, – продолжил он свое, – а у нас, значит, братства.

Вот оно что!

– Знаешь, – сказал мне инспектор, оторвавшись от бумаг, – папа римский разрешил пользоваться презервативом, а что Кирилл?

Я даже не сразу сообразил, о каком Кирилле он спросил. Что до ответа на вопрос, то…  Ну как мне объяснить ему, что дети – это и есть то самое единственное настоящее счастье?..

Фото из семейного архива Бориса Проказова
 

Уважаемые читатели! Как вы относитесь к многодетным семьям? Сколько детей вы бы хотели иметь? Вы бы смогли воспитывать шесть детей? Ждем ваши комментарии!