Как сделать дочку счастливой

Меня зовут Егор, я был женат, я сценарист, мне 34 года, у меня нет бороды, один глаз у меня синий, другой зеленый, я ничего не упустил, когда вспоминал, что должен вам сообщить? Кажется, я упустил главное – у меня есть дочь, которую я очень люблю. И о которой пришел рассказать сюда.  

Мою дочь зовут Маргарита, ей 9 лет. Я расскажу о том, что было раньше, когда ей было 4 года, например. 

Моя память устроена странно, она сохраняет фрагменты, какие-то обрубки жизни, строго ограниченные слева и справа спилами – как будто ни до, ни после ничего не было. Сохранилось такое воспоминание: я стою на кухне в городе-герое Минске, в микрорайоне Курасовщина и вижу, что сейчас за окном будет что-то грандиозное. Был, кажется, май – точно не было по-летнему знойно и жарко. Пространство внизу, во дворе, было зеленым – насколько хватает глаз из того самого окна. И вот теперь это зеленое стало каким-то очень насыщенным, напряженным, а потом съежилось в ожидании какого-то удара, смолкло, прикинулось мертвым. 

И тогда я понял – град. Сейчас обязательно будет град. 

Почти тут же в окно застучал смерзшийся где-то далеко наверху дождь. Мне пришла в голову интересная мысль.

– Маргарита! – позвал я свою дочь, которой тогда было 4 года. 

– Что? – ответила Маргарита откуда-то из своей комнаты. 

– Маргарита, надевай резиновые сапоги, куртку, и пойдем с тобой поскорее под град. 

– Ладно. 

Мой ребенок легок на подъем. Нет ничего такого, что нельзя было бы отложить, когда идет град. Маргарита надела сапоги, жена нашла ей какой-то чудный синий пластиковый плащ, о существовании которого я и не подозревал, и мы пошли в неизвестное. Нет, я был, конечно, под градом и до этого, но какой-то особой осознанности в том поступке не было. Тогда я был под градом, из которого уходил. Теперь предстоял град, с которым мы хотели подружиться. 

Темный коридор, площадка перед лифтом, лифт, площадка перед лифтом, дверь, еще дверь, подъезд.

Подъезд в том доме, в котором мы тогда жили, не был таким, чтобы в нем хотелось задержаться. Но не в этот раз. Мы с Маргаритой, не сговариваясь, остановились в нем и молча смотрели, как огромные слезы Снежной Королевы падали на машины, траву, лужи, карнизы в окнах домов и отскакивали от черного асфальта.

На асфальте град был самым представительным. Быстрым, эффектным и пугающим. 

– Пошли? – спросил я Маргариту. 

– Пошли, – согласилась она. 

Мы вышли из-под козырька и Маргарита первой подставила свою маленькую ладошку под градины. Быстро нападало их ей в руку штук пять. 

Маргарита поднесла эту свою сгорбленную ладонь к лицу и удивленно посмотрела на них. 

Мы уже не умеем так. Мы не умеем удивляться, разучились. Мы, взрослые, даже не даем себе шанса на то, чтоб удивиться – мы постоянно бежим за каким-то призрачным счастьем, оно для нас важнее и нужнее, чем просто остановиться и посмотреть на град в ладони. Наверно поэтому я сказал:

– Здесь деревья, пойдем, выйдем из-под них.

– Пойдем, – ответила Марго.

Мы вышли из-под приподъездных деревьев. 

Град стучал по моей бейсболке, по плечам, по рукам. Но мне было все равно – я был счастлив. Знаете, даже не так: я видел, как счастлива Маргарита, как она смотрит в это небо, откуда падает град, как необъятным удивлением первого впечатления счастлива она – и уже от этого было чудовищно прекрасно, как-то радужно на душе.

Навстречу нам медленно двигалась машина. Ее колеса гнули, сминали, крошили градины. Машина производила звук, который я раньше никогда не слышал. Я посмотрел на Маргариту – она, кажется, этого даже не заметила. Точнее, не так: она это увидела, просто в том многообразии всего, что было вокруг, машина совершенно потерялась, не была чем-то значимым. 

Потом там, где от града нас уже совсем не скрывали деревья, был восторг. 

Мы лепили из града снежки – майские снежки – и бросали их друг в друга, в деревья, в качели, в детские горки. Я задирал лицо к постепенно светлеющему небу, град бил меня, а я пел ему какие-то дурацкие песни, смеялся, когда град залетал ко мне в рот, отбивался от него, кружил Марго на высоко поднятых руках, смотрел в эти счастливые детские глаза, и понимал, что все сейчас делаю правильно. У взрослых осталось немного для того, чтобы быть счастливыми. Думать, что делаешь все правильно – одно из этого немногого. 

Потом град закончился. Он еще валялся в беспорядке на земле, под деревьями, но то теплое майское солнце, которое вышло, стало очень быстро его превращать в воду. Марго, которая только-только оценила прелесть хрустящего под ногами града, уже не могла найти, куда поставить свой резиновый сапог для этого самого хруста. Она посмотрела вокруг, потом на меня и сказала: 

– Ма? 

«Ма» – это, скорее всего, международное детское слово. Означает оно, что что-то хорошее закончилось. 

– Ма, – согласился я, – да и в сапогах у тебя хлюпает. Пойдем домой. 

– Да. Лужи в сапоги набрала, – Маргарита вытащила одну ногу из своего сапога и стало ясно, что сапог лучше вытряхнуть. 

Мы вернулись домой. И потом снова настал спил, и этот кусок жизни закончился. 

До следующего раза. 

Егор Небо